Я государство вижу статуей:
мужчина в бронзе, полный властности,
под фиговым листочком спрятан
огромный орган безопасности.
Не на годы, а на времена
оскудела моя сторона,
своих лучших сортов семена
в мерзлоту раскидала страна.
Растет лосось в саду на грядке;
потек вином заглохший пруд;
в российской жизни все в порядке;
два педераста дочку ждут.
Боюсь, как дьявольской напасти,
освободительных забот:
когда рабы приходят к власти,
они куда страшней господ.
Критерий качества державы -
успехи сук и подлецов;
боюсь теперь не старцев ржавых,
а белозубых молодцов.
Век принес уроки всякие,
но один - венец всему:
ярче солнца светят факелы,
уводящие во тьму.
А может быть, извечный кнут,
повсюдный, тайный и площадный,
и породил российский бунт,
бессмысленный и беспощадный?
Как рыбы мы глубоководны,
тьмы и давления диету
освоив так, что непригодны
к свободе, воздуху и свету.
Россия надрывно рыдает
о детях любимых своих;
она самых лучших съедает
и плачет, печалясь о них.
Не мудреной, не тайной наукой,
проще самой простой простоты -
унижением, страхом и скукой
человека низводят в скоты.
На наш барак пошли столбы
свободы, равенства и братства;
все, что сработали рабы,
всегда работает на рабство.
Не знаю глупей и юродивей,
чем чувство - его не назвать,
что лучше подохнуть на родине,
чем жить и по ней тосковать.
Пригасла боль, что близких нет,
сменился облик жизни нашей,
но дух и нрав на много лет
пропахли камерной парашей.
Не тиражируй, друг мой, слухов,
компрометирующих власть;
ведь у недремлющего уха
внизу не хер висит, а пасть.
Открыв сомкнуты негой взоры,
Россия вышла в неглиже
навстречу утренней Авроры,
готовой к выстрелу уже.
День Конституции напомнил мне
усопшей бабушки портрет:
портрет висит в парадной комнате,
а бабушки давно уж нет.
Россия - странный садовод
и всю планету поражает,
верша свой цикл наоборот:
сперва растит, потом сажает.
Всю жизнь философ похотливо
стремился истине вдогон;
штаны марксизма снять не в силах, -
чего хотел от бабы он?
В двадцатом удивительном столетии,
польстившись на избранничества стимул,
Россия показала всей планете,
что гений и злодейство совместимы.
Смешно, когда толкует эрудит
о нашей тяге к дружбе и доверию;
всегда в России кто-нибудь сидит;
один - за дух, другие - за материю.
Дыша неистовством и кровью,
абсурдом и разноязычием,
Россия - трудный сон истории
с его кошмаром и величием.
Кровав был век. Жесток и лжив.
Лишен и разума и милости.
И глупо факт, что лично жив,
считать остатком справедливости.
Плодит начальников держава,
не оставляя чистых мест;
где раньше лошадь вольно ржала,
теперь начальник водку ест.
Однажды здесь восстал народ
и, став творцом своей судьбы,
извел под корень всех господ;
теперь вокруг одни рабы.
Ошалев от передряг,
спотыкаясь, как калеки,
мы вернули бы варяг,
но они сбежали в греки.
Мы варимся в странном компоте,
где лгут за глаза и в глаза,
где каждый в отдельности - против,
а вместе - решительно за.
Когда страна - одна семья,
все по любви живут и ладят;
скажи мне, кто твой друг, и я
скажу, за что тебя посадят.
Всегда в особый список заносили
всех тех, кого сегодня я люблю;
кратчайший путь в историю России
проходит через пулю и петлю.
Конечно, здесь темней и хуже,
но есть достоинство свое:
сквозь прутья клетки небо глубже,
и мир прозрачней из нее.
Смакуя азиатский наш кулич,
мы густо над евреями хохочем;
в России прогрессивней паралич,
светлей Варфоломеевские ночи.
Мы крепко память занозили
и дух истории-калеки,
Евангелие от России
мир получил в двадцатом веке.
