August 27th, 2013

Чехия. 3. Танки в Праге 21 августа.

    Второй раз Прага увидела советские танки на своих
  улицах 21 августа 1968 года.
      Руководство Чехии во главе с первым секретарём КПЧ
  Дубчеком решило установить в Чехословакии "социализм
  с человеческим лицом".
    Политические реформы Дубчека и его соратников не
  представляли собой полного отхода от прежней
  политической линии, как это было в Венгрии в 1956 году,
  однако рассматривались руководителями СССР и ряда
  соцстран как угроза партийно-административной системе
  Советского Союза и стран Восточной и Центральной
  Европы, а также целостности и безопасности «советского
  блока». Была существенно ослаблена цензура,
  повсеместно проходили свободные дискуссии, началось
  создание многопартийной системы. Было заявлено о
  стремлении обеспечить полную свободу слова, собраний и передвижений, установить строгий контроль над
  деятельностью органов безопасности, облегчить возможность организации частных предприятий и снизить
  государственный контроль над производством.
    После нескольких попыток "вразумить" Дубчека и его соратников была осуществлена операция "Дунай" по оккупации Чехословакии.
( Collapse )

Чехия. 3. Танки в Праге 21 августа. Продолжение.

Танки вошли в Прагу 21 августа. А 23-го Евгений Евтушенко написал:

Танки идут по Праге
в закатной крови рассвета.
Танки идут по правде,
которая не газета.

Танки идут по соблазнам
жить не во власти штампов.
Танки идут по солдатам,
сидящим внутри этих танков.

Боже мой, как это гнусно!
Боже — какое паденье!
Танки по Яну Гусу.
Пушкину и Петефи.

Страх — это хамства основа.
Охотнорядские хари,
вы — это помесь Ноздрева
и человека в футляре.

Совесть и честь вы попрали.
Чудищем едет брюхастым
в танках-футлярах по Праге
страх, бронированный хамством.

Что разбираться в мотивах
моторизованной плетки?
Чуешь, наивный Манилов,
хватку Ноздрева на глотке?

Танки идут по склепам,
по тем, что еще не родились.
Четки чиновничьих скрепок
в гусеницы превратились.

Разве я враг России?
Разве я не счастливым
в танки другие, родные,
тыкался носом сопливым?

Чем же мне жить, как прежде,
если, как будто рубанки,
танки идут по надежде,
что это — родные танки?

Прежде чем я подохну,
как — мне не важно — прозван,
я обращаюсь к потомку
только с единственной просьбой.

Пусть надо мной — без рыданий
просто напишут, по правде:
«Русский писатель. Раздавлен
русскими танками в Праге».