
Гойя 1, 2
Напыщенным королевским изготовителям гобеленов Гойя однажды показал новый "картон". Это был не танец на лугу и не красивая дама под зонтиком, а всего лишь случай на стройке: стены из красного кирпича, строительные леса, и каменщик несёт раненного, истекающего кровью товарища. И всё так правдиво и достоверно, что можно употребить современное слово "репортаж".
Иногда Гойя запирается в мастерской и рисует сцены, которые уж никак не напоминают сцены весёлого мира "картонов". Вот по улицам движется чёрная процессия, несущая какие-то хоругви, образы святых, а между фигурами монахов видны покаянные рубашки и острые колпаки.
Это тоже репортаж, теперь о трибунале Инквизиции, и одновременно больше, чем репортаж. Деталей не видно, всё растворяется в густой тени или пятнах света. а при этом жуть и жестокость церемониала ощущается во всём, в каждом пятне, в чёрных, как вороны, фигурах монахов и в точащих, как шипы, колпаках осуждённых.
В живописи Гойи нежный и разноцветный свет становится всё более темным и зловещим. Как будто небо над Мадридом затянули тучи и разразилась буря.
Но не всё, что чувствует Гойя, он может изобразить в живописи. Пропал мир красочных весёлых хороводов, в воображении стали появляться странные, потрясающие сцены. Он их рисует, потом переделывает в гравюры.
Иногда между ними не ощущается связь. Это рассказы о злых бесчувственных женщинах, о глупых и прожорливых монахах, шабашах колдуний, людей с звериными головами, фантастических чудовищах.
Гойя в своих новых работах рассказывает не о гармоничном мире, наполненным света и разума, а о мире злом и жестоком. Существует серьёзная причина того. что в его рисунках не может быть ясности: инквизиция. Она уничтожала людей за вещи куда менее смелые. Она казнила долго и мучительно за незначительные нарушения приказов церкви. А в графике Гойи - всё обвинение, оскорбление, насмешка. И художник хорошо знает, что эти работы очень опасны.




Он всему этому присваивает невинное название "Капричос" - фантазии, причуды, создаёт портфолио из 80 работ, где среди как бы невинных фантазий скрываются упаковки динамита.


Вот женщина, осуждённая за колдовство, в длинном позорном колпаке. Она едет на осле. Её руки связаны, шею подпирает специальный инструмент для мучения. И только лицо оклеветанной "колдуньи" человеческое, полное боли. Стерегущие её солдаты с обнажёнными саблями похожи на диких котов, а толпа зевак, любующихся мучениями женщины, имеет искривлённые морды чудовищ.
Другая женщина стоит на коленях с молитвенно сложенными руками, вглядывается в образ перед её глазами, а это только монашеская ряса, натянутая на дерево. То, что пробуждает веру и покорность наивных женщин - это маскарад, фальш. кусок болтающейся на ветру ткани.


Если монахи появляются в "Капричос", у них всегда отвратительные лица. Они или издеваются над людьми, котроые им верят, или едят и пьют так жадно, как будто кроме еды и питья для них ничего не существует. На последнем рисунке цикла потрясённые монахи с мордами чудовищ вздымают руки и разевают рты в крике. Художник назвал этот рисунок "Пора!" Что, хотел так предсказать приход дня кары страшилищ в рясах?
Когда первые экземпляры "Капричос" попали в продажу, воцарилось удивление, недоумение: королевский художник позвляет себе такие издевательства? Над духовенством?! Это не слыхано! А над королевой?!
На рисунке 55, называющимся "До самой смерти", старая морщинистая кокетка охорашвается перед зеркалом. Эта старуха похожа на Марию Луизу, жену нового короля Карла IV. Она отстранила от власти неугодного короля и управляла страной сама вместе с молодым фаворитом Мануэлем Годоем. И вот неожиданно кто-то - не случайно, а полностью определённо - высмеивает эту кокетку, её слабость к молодым людям!