Фонтанщики 36 Седьмой фонтан

Ленкевич медленно обводит взглядом присуствующих и называет имна тех, кто поедет на фонтан. Едут почти все. Когда его взгляд останавливается на мне, он секунду колеблется, а потом говорит:
   - Григорич, тебе хватит. Остаёшся на сопровождении.
   Когда я был в Туркмении, мне было 52 года. По положению, работать на фонтане разрешается до 48 лет.  Неприятно, но получается, что я уже отъездился. Что поделаешь, всё, что имеет начало, имеет конец. Так что, мои предчувствия о седьмом фонтане не оправдаются.
   Меня переводят на казарменное положение, пока на трое суток. Я ночую в небольшом домике, где расположены "комнаты для приезжих".  Днём в столовой повариха даёт мне еду на вечер. Фонтан, видимо, сложный, часто поступают заявки на оборудование, так что скучать не приходится. Ленкевич уехал не сразу, пару дней мы проводим вместе.
   Грузится очередная машина. В неё надо положить фланец, размер которого мне продиктовали по
телефону вместе с другими данными. На складе аварийного запаса я не сразу его нахожу - он лежит на четвёртой полке снизу, в глубине. С пола я дотянуться до него не могу, и я становлюсь на вторую полку, левой рукой держусь за край третьей, а правой тащу фланец к себе. Мне не видно, что наверху, и я не знаю, что он толкает перед собой какую-то другую железяку. И эта железяка падает и бьёт меня по указательному пальцу левой руки. Палец сразу онемел, боли я не чувствую, только вижу, что кромка уголка разрубила довольно глубоко первую фалангу. Первая мысль: я его потерял, или удастся сохранить?
На фото: склад аварийного запаса.
Через несколько секунд хлынул поток крови. В это время в склад заходит Ленкевич. Я обматываю пальцы платком - больше ничего под руками нет - и спрашиваю, где у нас есть аптечка. Он спокойно отвечает:
- У дежурного.
Пока я дохожу до проходной, платок целиком становится красным, и за мной тянется след из капель крови.
   Дежурит немолодая женщина из посёлка. Она сразу оценивает ситуацию и приносит аптечку, не ожидая моей просьбы. Я не знаю, как она среагирует на эту картину, и намереваюсь забинтовать сам. Но она спокойно говорит:
   - Давай, давай.
   И ловко забинтовывает. Я прошу дать тряпку, чтобы вытереть пол, но она машет рукой - иди, я сама.
   Бинт быстро промок насквозь, и с этим украшением я провёл всё оставшееся время моего казарменного положения. Первую перевязку удалось сделать через трое суток.
   Всё обошлось сравнительно удачно - я не схватил инфекцию, не развилась гангрена, фаланги уцелели. Наверное, мой ангел-хранитель сделал всё, что мог. Остался только шрам да потеря чувствительности конца пальца; наверное, был перерублен нерв. Прошло уже 17 лет, но чувствительность полностью не восстановилась.
   Предчувствия меня не обманули.